Название: Кто вы, мадам Багнолд? Все, что вырезала цензура Автор: fandom Harry Potter 2014 Бета: fandom Harry Potter 2014 Размер: миди, 5296 слов Пейринг/Персонажи: Миллисента Багнолд и весь магический мир до 1981 года Категория: джен Жанр: мемуары, воспоминания Рейтинг: G Краткое содержание: Редактор «Пророка» Барнабас Кафф печатает отрывки биографии Миллисенты Багнолд. Дисклеймер: все права на мир и персонажей принадлежат Дж.К. Роулинг Примечание/Предупреждения: АУ и ООС сведены до минимума, но все же присутствуют. Для голосования: #. fandom Harry Potter 2014 - "Кто вы, мадам Багнолд? Все, что вырезала цензура"  Предисловие автора
С 1981 года, когда исчез Сами-Знаете-Кто, в стране самым популярным человеком после Гарри Поттера стала министр магии Миллисента Багнолд. Этой женщине удалось сделать невозможное: под ее руководством впервые за несколько десятилетий был преодолен дефицит бюджета, аврорат наконец начал работать в нормальном режиме, а террористические организации исчезли — и даже вспоминать о причастности к их деятельности стало в высшей степени неприличным и неосмотрительным.
В 1985 году во время новогодних праздников (у министра выдалось несколько свободных дней) я взял ряд интервью у этой выдающейся женщины. Они имели огромный успех у публики. Однако тогда несколько эпизодов не были опубликованы: моя собеседница попросила меня не выносить на всеобщее обсуждение некоторые моменты, которые, как она сказала со всей присущей ей тактичностью, могут принести кому-то боль.
Все мы сожалеем, что мадам Багнолд прожила так немного. Она была умной, решительной и очень обаятельной. Вернувшись на прошлой неделе с ее похорон, я в слезах перечитывал записи наших бесед и тогда же решил, что лучшей памятью о ней будет опубликовать их полностью. Наверняка читателям интересно узнать об истинной причине ухода Нобби Лича с поста министра, о масштабах эпидемии, прокатившейся в 70-х, а также прочесть полный список чистокровных семейств, оглашенный самой мадам министром. Список публикуется впервые.
В следующем году я перевыпущу биографию Миллисенты Багнолд, и в новое издание будут включены ранее вырезанные эпизоды.
Барнабас Кафф, редактор «Ежедневного пророка»
21 декабря 1993 года.
Отставка Нобби Лича
…В конце 60-х в стране сложилась предгрозовая обстановка. Однако в чем был корень общего беспокойства — этого мы тогда понять не могли. Абсурд положения нашего правительства в те дни лучше прочего характеризовал уход министра со своего поста по причине настолько нелепой, что ее неудобно было произнести вслух.
Достаточных оснований требовать отставки Нобби Лича ни у кого не было, хотя многие желали сместить его, пусть и по разным причинам. Нобби Лич был достойный, очень почтенный маг, не любивший делать хоть сколько-нибудь резкие шаги. Политическая же обстановка того времени становилась все более напряженной. Лич этого замечать не хотел и все доклады от глав отделов министерства, в которых было хоть слово о предметах, для него неприятных, попросту не читал, а растапливал ими камин. При этом он довольно жестко придерживался консервативной политики — консервативной в том смысле, что категорически не желал менять хоть что-то в существующем политическом устройстве.
Как прогрессивно мыслящие маги, так и радикально настроенные сторонники чистоты крови ждали выборов, чтобы сместить его, но получилось иначе.
Взрыв недовольства у чистокровных, добившихся в конце концов его отставки, вызвала его странная сердечная привязанность. Сердечные дела не должны быть предметом обсуждения публики, но в случае Лича слухи становились все более и более скандальными, вплоть до того, что он якобы хотел жениться не то на троллихе, не то на великанше. В действительности же вышло вот что.
В поездке по стране осенью 1968 года один из гиппогрифов, впряженных в повозку министра, повредил крыло, направление полета сбилось, коляска опрокинулась и упала в болота Хэмпстершира. Выбирался Нобби оттуда с большими приключениями: отряд авроров и сотрудники отдела магических происшествий искали его пять часов. Он же все это время, как оказалось, был не один: уверял всех, что нашел зачарованную красавицу, которая и помогла ему избежать гибели в трясине. Расставаться со своей спутницей он не пожелал и приказал отвезти обоих в его поместье.
Ни о какой красоте его спутницы речи и быть не могло. Она была ужасна лицом, руки ее покрывали неприятного вида коросты, волосы были бесцветными и настолько редкими, что впору было говорить об облысении. Вдобавок ко всему, бедняжка была нема.
Лич, однако, всех уверял, что они просто не видят ее настоящей внешности и ухаживал за ней с церемониями, которыми осталась бы довольна и китайская принцесса. Чести ради надо признать, что нечто удивительное в болотной девице все же было. Во всяком случае, она принимала его реверансы как должное, довольно прямо держала спину и обладала легкой походкой, какую наши девушки приобретают в Шармбатоне исключительно ценой многочасовых тренировок.
Итак, девушка эта, даже имени которой никто не знал, жила в его особняке. Лич покупал для нее наряды за сумасшедшие деньги. Модистка, которая взялась за необычный заказ, получила очень крупное вознаграждение, но впоследствии разорилась: никто из чистокровных ведьм не желал более прибегнуть к ее услугам, опасаясь, что она на кончиках пальцев может принести какую-нибудь заразу. Из-за этого она стала злоупотреблять успокоительными настоями на основе крепких напитков и закончила свою жизнь крайне печальным образом.
Лич между тем все больше и больше внимания уделял своей находке и все меньше — государственным делам. В один день, а именно 14 октября 1968 года, меня вызвали на срочное заседание Визенгамота, где обсуждали психическое здоровье Лича. Большинством голосов было принято решение отстранить его от должности.
Когда об этом сообщили самому Личу, он как будто даже не расстроился.
Между тем история с его болотной девушкой имела продолжение. Судя по всему, она была довольно сильной ведьмой, которая когда-то переоценила свои силы и не смогла справиться с заклинанием из списка запрещенных министерством. Оно-то и выбросило ее на болото, лишив приятной внешности и голоса. Каким-то образом Личу удалось развеять чары, — она заговорила, лицо снова сделалось приятным, а волосы густыми. Я ее не видела и могу судить лишь на основании чужих рассказов.
Итак, красавица вернулась к прежнему образу, но, расколдовав ее, Лич не стал счастлив: она сбежала от него однажды ночью, не взяв даже подаренных платьев. Все-таки он был слишком стар.
Потеря любимой больно ударила по Личу. В течение следующего года он почти не покидал своего дома, все ждал ее возвращения и перебирал подаренные ей шелка и драгоценности. Так и умер.
Ходили упорные слухи, будто ко всему, что произошло с Личем, приложил руку Абраксас Малфой, но сложно себе представить, чтобы он пошел на такую сложную комбинацию. Разумеется, во все времена интриганы прибегали к помощи смазливых женщин, которые выводили из строя соперников, но рассчитывать на то, что сердце мужчины завоюет дама, пораженная проклятьем, — для Малфоя было бы верхом наивности. Скорее он мог бы подстроить катастрофу и подрезать крыло лошади, но ввязать в свои авантюры некрасивую ведьму — никогда. Впрочем, сам Абраксас эти слухи вполне поддерживал, возможно, даже сам распускал, пытаясь подчеркнуть свое могущество и степень влияния на государственные дела.
Экономико-политические разногласия
С уходом в отставку Нобби Лича политическая ситуация ничуть не стабилизовалась, даже напротив — нас ждало двенадцать лет полного разброда. Двенадцать лет подряд министерство не могло выработать хоть сколько-нибудь серьезной стратегии развития, зато за это время набрали силу крайне правые, которые вели активную пропаганду своих взглядов.
В те годы богатые чистокровные маги добивались от министерства все больших льгот для себя, требуя сильнее нажимать на маггловское правительство, чтобы оно поставляло продукцию в магическую Британию в больших количествах и на более выгодных условиях. Так стали совпадать интересы негодяев, скрывающихся в подполье, и респектабельных магов: те и другие желали больше прав и больше благ для себя и были недовольны тем, что магглы становились состоятельнее и свободнее магов.
Итак, чистокровные требовали золота. Наша элита вообще отличается неумеренной алчностью, и многие просто не понимают систему маггловского денежного обращения. Раз магглы пользуются преимущественно бумажными банкнотами, рассуждают они, почему бы не выкачать из их карманов все золото? Ведь оно им, по сути, не нужно! Трудно поверить, но эти вещи, такие очевидные, ускользают от понимания многих, казалось бы, неглупых людей. Они рассуждают так: раз уж маги идут на помощь магглам, оказывая поддержку в некоторых международных переговорах, в деле поддержания порядка на подземных, морских и воздушных трассах, работают инкогнито чиновниками у магглов — то пусть за это платят больше; а поставки тканей, зерна, овощей при этом должны увеличиваться. Причем нам продукция должна идти по более низкой цене. Такова была точка зрения тогдашних толстосумов, впрочем, не особенно она изменилась и сейчас.
Чтобы понять вообще функционирование нашей экономики, следует точно помнить несколько вещей. Во-первых, весь магический мир, по сути, ничего не производит. Не берем сейчас во внимание изготовление артефактов, тех же палочек, гоблинского литья — на продаже одних только палочек нельзя прожить, артефакты тоже вещи штучные, а гоблинское искусство принадлежит самим гоблинам и никакой пользы в материальном смысле для нас не имеет. Между тем, всем нам необходимо что-то есть, одеваться в хорошую одежду, носить пристойную обувь. Нужна бумага, чтобы печатать книги, краска, чтобы красить дома и многое, многое другое. Ничего из этого, за редчайшим исключением, маги не производят. Все вышеперечисленное мы получаем по договору с маггловским правительством по цене несколько меньшей, чем этот товар продается самим магглам. Эти скидки и уступки делаются нам: во-первых, по традиции; во-вторых, при перезаключениях договора (а договор пересматривается каждые два года в соответствии с ростом цен, урожайностью, политическим спокойствием) — министр магии обычно использует все возможности, чтобы сделать свою работу побыстрее, не дожидаясь неудобных вопросов; в-третьих, некоторые важные услуги маггловскому правительству мы все-таки оказываем.
Однако эти услуги не настолько велики, чтобы оно охотно шло нам навстречу, увеличивая продажи товаров первой необходимости по сниженным ценам.
Наши же аристократы, в чьих руках в основном сосредоточена вся торговля внутри магического сообщества, желают больше денег, то есть больше товара, больше оборота. Многие из них забывают, что министерству магии платить за их амбиции, в сущности, нечем. Они воображают — по крайней мере, в конце шестидесятых это было именно так, — что надо просто сильнее давить на премьер-министра, возможно, даже идти на шантаж, чтобы получить все необходимое.
Что же касается сторонников известного лица, которое мы не называем, то они и вовсе считают, что проблемы с магглами надо решать насильственным способом. Просто ставить жесткие условия и карать магглов за непослушание всеми способами, какие знает магия.
В общем и целом, напряжение всех этих лет объясняется, как я уже сказала, очевидным разрывом в благосостоянии магов и магглов (последние стали жить гораздо обеспеченнее, хотя столетиями было наоборот), а также тем обстоятельством, что у нас нашлись люди, которые имели опасные, но привлекательные идеи и распространяли их чрезвычайно настойчиво.
Политический разлад
Весь следующий год после отставки Лича наше общество было подобно кораблю без руля и ветрил: для новых выборов министра Визенгамот собирался несколько раз — и ни разу дело не было доведено до конца, заканчиваясь скандалом и взаимными обидами.
Иногда во время заседания Визенгамота становилось совершенно ясно, что разыгрывается спектакль, продуманный незримым режиссером. Когда почтенный колдун начинал говорить о маггловской валюте, которую не держал в руках, ничего не оставалось, кроме как спросить, кто из влиятельных аристократов написал для него речь.
Чаще других подобные вежливые, но крайне неудобные для отвечавшего вопросы задавал Альбус Дамлбдор. Думаю, надо сказать несколько слов об этом человеке, с которым мне довелось вместе работать и с которым мы часто расходились во мнениях. Его острый ум и энергичность делали его сильным, заметным политиком. Однако же излишняя склонность к самостоятельности, нежелание быть более открытым и явные закулисные действия и переговоры очень портили его отношения с коллегами. В этом смысле он принес министерству гораздо больше вреда, чем пользы. Так, фактически скрывшись за хогвартскими стенами, он отошел от решения реальных проблем. При этом вечные намеки на то, что мы все чего-то недопонимаем, не могли не сердить его коллег по Визенгамоту; когда же его просили стать министром магии, взять в руки бразды правления и вывести нас из состояния общей нестабильности, он отказывался без всяких объяснений. Эта излишняя критичность и вместе с тем нежелание предпринимать конкретные шаги и выходить на широкую арену создало ему немало врагов. В конце концов, людей, нацелившихся на роль закулисных кукловодов, у нас и так всегда хватало.
Но вернемся к выборам министра в тот злосчастный 1969 год. К лету мы договорились до того, что начали обвинять друг друга в недостаточной добропорядочности и честности. Однажды даже возникло предложение всем выпить зелья искренности, прежде чем начинать разговор о государственных делах. Не помню, кто высказал эту идею, но всерьез ее не приняли. Хотя без последствий не обошлось.
Когда в конце августа (кажется, это было 29-е, третий день подряд шел ужасный ливень) мы снова собрались, в центре залы заседаний обнаружилась коробка с надписью: «Самому честному из чародеев».
Многие стали просить, чтобы вызвали авроров и коробку унесли, но Альбус Дамблдор, всегда склонный к экспериментам, в том числе неосторожным, просто молча открыл ее. Тут же распространился сильный дым, все закашлялись. Когда же он рассеялся, мы не узнали друг друга. Я никогда не забуду этого ужасного ощущения дурного сна, когда узнавать своих коллег приходилось по их мантиям и палочкам. Тогда же я не могла не обратить внимания на то, как изменился сам Дамблдор: на месте немолодого человека с аккуратной, вычурно заплетенной бородой внезапно оказался юноша с очень печальным лицом, изрезанным морщинами, словно он переживал какое-то ужасное горе и только усилием воли держал себя в руках. Некоторые другие мои коллеги изменились в куда худшую сторону. Кое-кто, не буду называть здесь имен, стал похож на полуидиота с открытым ртом, полным слюней. А кто-то — на курицу, ужасно гордую снесенным яйцом. Никаких перемен не наблюдалось, пожалуй, только у Амелии Боунс. Сама Амелия ужасно смеялась над всем произошедшим, что дало некоторым повод думать, будто она знала контрзаклятие или имела при себе противоядие; что же до меня, то я только уверилась в ее прекрасных качествах и в будущем во всем полагалась на ее мнение, и сейчас могу сказать, что Амелия одна из самых знающих, грамотных и сильных ведьм в департаменте права и вообще в министерстве.
Конечно, выборы министра в конце концов состоялись, но время было потеряно безвозвратно, и что особенно обидно — ушло оно на вот такие глупые выходки, как распространение дыма истины. Заседание тогда было сорвано, и многих магов после пришлось долго уговаривать, чтобы они не пропускали следующие собрания.
Эпидемия
Эпидемии, начавшиеся в конце 70-х и причинившие нам столько горя, вызваны были неразумным и недостойным поведением некоторой группы магов. Как известно, одним из развлечений нашей аристократии, а вслед за ней нуворишей, всегда была охота. Министерство никогда не поощряло убийство волшебных тварей ради забавы, но все разбирательства подобных инцидентов заканчивались одинаково: бездельников оправдывали как не рассчитавших силы при самозащите. Особенно страдали от развлечений «золотой молодежи» оборотни, но за них по понятным причинам никто не вступался. Прекратилось истребление после того, как один оборотень, которого окружили загонщики, сам напал на них и погнал прочь. Случай этот имел большую огласку, потому что двоих он вроде бы покалечил. Слух об оборотне дошел до ушей того, кого называть не принято, и он стал этому чудовищу — Фенриру Грейбеку — покровительствовать. Грейбек после этого начал действовать особенно нагло. Аврорат держит его в первой десятке преступников, но удача и наглость оборотня так велики, что взять его до сих пор не удается.
Итак, покровитель Грейбека внезапно стал патроном вообще всех оборотней, и их стали опасаться трогать.
Но совсем отказаться от охоты знать не пожелала. И тогда десятки егерей начали путешествовать по горам, разыскивая поселения великанов и давая знать о них охотникам. Убивать великанов занятие куда более опасное ввиду их силы — ведь оборотни опасны только при полной луне, а великаны в любое время, — но охотников ничто не останавливало.
Единственным человеком, громко порицавшим такие развлечения, был Альбус Дамблдор. Остальные считали, что им и без того хватает забот, чтобы думать еще и о волшебных тварях. Альбус вступался как за оборотней, так и за великанов, и даже добился некоторых успехов, например, провел в Визенгамоте закон, защищающий права магических существ. Но конец варварству положил вовсе не Дамблдор.
Произошло следующее. Шум в горах во время охоты потревожил каменных духов. Существа это темные, можно сказать, полумифические, до сих пор мало изученные; и вот один такой дух был дружен с великаном, таким старым, что вместо кожи у него был мох. Когда старика забили до смерти, дух страшно разгневался и проклял страшным проклятьем всех старейшин среди магов. Об этом рассказали перепуганные охотники, когда вернулись домой. В обществе их подняли на смех: спрашивали, чем разговаривает каменный дух и кого из Мафусаилов среди магов ждет могила. В предположениях, кто первым покинет мир, молодежь изощрялась как могла. До моего слуха доходили весьма скандальные эпиграммы. Одну из самых безобидных могу привести дословно:
Охотники допились до горячки,
Их даже камень проклял что есть сил.
Держитесь, маги! Жуткие болячки
Ждут утром всех, кто недоперепил!
Нецензурных версий тоже хватало. Кто-то из салонных бездельников прислал это на одно из заседаний Визенгамота с издевательской просьбой обратить внимание на брожения умов в обществе:
Есть слух, охотники однажды перебрали
И с горным духом вдруг столкнулись лбами;
Но видимо не лоб то был, а жопа…
И на охотников теперь идет охота!
Особый цинизм стишка можно понять, если сказать, что Визенгамот в тот день как раз рассматривал несколько жестоких убийств, после которых в воздухе оставалась зеленоватая мерцающая Метка.
То заседание оставило о себе долгую память. На него явился Аластор Грюм, сбежав из Мунго, где ему подобрали костыль — в один из рейдов Грюм попал под заклятие мясорубки и чудом уцелел, но потерял ногу. Аластор обругал нас слепцами и потребовал самым решительным образом бороться с приспешниками Сами-Знаете-Кого. «Надо остановить этих мерзавцев! — кричал Грюм. — И лучше, если министерство наконец возьмет на себя труд обеспечивать порядок! Дайте санкции на обыски и задержания без бумажной волокиты!»
Он перечислил дома, в которых, по его представлениям, следовало провести обыск. Почти все члены Визенгамота пришли в ужас, потому что прозвучали самые благородные фамилии. Разумеется, никто бы на такое не пошел, тогда мы еще придерживались мнения, что действующих нормативных документов достаточно для обеспечения закона и порядка.
А вскоре наше внимание и вовсе полностью переключилось на странные эпидемии, прокатившиеся по стране. Проклятье мифического духа стало сбываться. Парадоксально, что одной из первых жертв стал Кантанкерус Нотт, который, по слухам, был составителем скандально известного «Справочника чистокровных волшебников». Он умер от несварения желудка. Простейшее недомогание, которое должно было пройти от пары зелий, победило знатного колдуна. Когда его хоронили, то не смогли подобрать одежды по размеру: он исхудал втрое и чудовищно сгорбился, чтобы положить его в гроб пристойным образом, использовали специальные чары.
Следующим стал ни кто иной, как Абраксас Малфой — сгорел в три дня от драконьей оспы, детского заболевания. И даже тогда находились острословы, которые писали памфлеты. Кстати, смерть Абраксаса некоторые считали косвенным доказательством того, что его сын Люциус принимал участие в той охоте.
Бросим жребий, господа, умирать кому пора —
Очевидцы утверждают, камень проклял нас вчера!
И теперь могила ждет тех, кто дольше всех живет!
Подмахните завещанье мне на всякий случай, лорд!
Поначалу это еще казалось совпадением, но в день похорон Абраксаса не стало целителя Белби, который много лет руководил больницей святого Мунго. Следом ушел Джордж Пиппин, торговавший зельями в Косом переулке. В те дни я больше всего времени проводила в больнице, где когда-то работала после окончания Хогвартса. Там меня помнили и любили сотрудники: после внезапной смерти Белби все были в большой растерянности, надо было срочно искать замену заведующему и приспособить больницу под больший поток пациентов.
Заменил Белби его сын, Дамокл, который несколько лет спустя был удостоен ордена Мерлина за разработку антиликантропного зелья. В те трудные месяцы он прекрасно справлялся со своей работой, не поддавался панике и оказывал всякую поддержку как больным, так и персоналу. Кажется, он даже не выходил из больницы, там же и ночевал.
В течение нескольких недель скоропостижно умерли Бартемиус Хиггс, глава департамента по связям с гоблинами, и Юниус Август, который как раз только получил назначение на пост главы отдела тайн. Ушли из жизни оба старых Прюэтта, погибла от случайного пореза десертным ножом Гризелла Уизли, однажды ночью не проснулись супруги Поттеры — это стало настоящим потрясением, ведь оба были достаточно молоды, хотя формально, конечно, являлись старшими в роду. С разницей в несколько месяцев похоронили Альфарда и Ориона Блэков. Несмотря на то, что эти двое не разговаривали друг с другом и вообще находились в смертельной ссоре, сгубило их одно и то же: оба словно немного помешались и позволили зачарованным артефактам из собственного наследства погубить себя.
Никто не знал, как остановить эту волну смертей. Многие бросали работу и уезжали в деревни, считая, что неведомая зараза разносится по воздуху и лучше всего переждать ее вдали от Лондона и вообще крупных городов. Потом оказалось, что бегство не спасало от бедствий. Например, Элфиас Додж перестал появляться в министерстве, жил очень уединенно, однако же перенес легкое недомогание, после которого начал путать времена, события и вообще приобрел многие странности. Мюриэль Прюэтт, которая в прежние годы была весьма энергичной и деятельной особой, в один день превратилась в полусумасшедшую брюзгу. Подобное же досадное недоразумение произошло и с такой почтенной дамой, как Батильда Бэгшот. Гораций Слагхорн решил, что даже стены Хогвартса не могут дать достаточной гарантии безопасности, поэтому поспешно уволился и переехал, никого не известив куда.
Закончилась эпидемия так же странно, как и началась. Определенно, некоторую роль в ее прекращении сыграл Альбус Дамблдор, который много недель провел в горах, разыскивая каменного духа для переговоров. С ним вместе были несколько сотрудников отдела тайн, в том числе осиротевший сын Юниуса Юлий Руквуд. Никто, кроме Альбуса, не вернулся. Директор Хогвартса объявил, что часть его спутников стали жертвами обвала в горах, двое попались под руки — точнее, под ноги — великанам, а Юлий будто бы отдал свою жизнь за магический договор с духом. Никаких оснований не верить Альбусу не было, однако тот факт, что он вернулся один, оставил многих в неприятных подозрениях и не добавил ему популярности.
Список двадцати восьми
В то время, когда все наши силы были обращены на борьбу с внезапными болезнями, нашлись люди, затеявшие войну с магглолюбцами. Кто и когда начал видеть все зло в магглах? — вопрос, на который невозможно ответить. Вообще же причин для недопонимания между двумя мирами скопилось великое множество. Непонятные и пугающие изменения в мире магглов, которые те называли прогрессом, стали пугать магов, приверженцев традиционных порядков. Магглы в воздухе, под землей, под водой нервировали: охранные чары дорожали, специалистов по соблюдению статута откровенно не хватало; необходимость вести скрытый образ жизни многих раздражала, ведь магглы нисколько не желали жить спокойно и скромно, чего от магов требовали обычаи и собственное правительство. Наконец, общая неустойчивость магической экономики только подстегивала агрессивность у тех, кто и без того склонен был к насилию. Первые убийства магглов вызвали волнение в обществе, но уже тогда среди шокированных бесцельной жестокостью нашлись те, кого больше интересовало, найдут ли убийц? Накажут ли? Или они перехитрят закон?..
Едва ли не девять десятых преступлений не раскрывались, преступники оставались безнаказанными. И, как это обычно бывает, одно нарушение повлекло за собой вал других. Мы упустили тот момент, когда справиться с ситуацией стало невозможно. Сначала — очень подспудно — зрела идея магглоненавистничества; потом — быстрее, чем мы успели хватиться — врагами Сами-Знаете-Кого оказались те, кто магглов защищал.
В этом не было ничего нового: еще в семнадцатом веке находились фанатики, которые давали клятву ничего не делать руками и обходиться одной магией. Но всерьез это нельзя было воспринимать. Не прикасаться ни к чему, что было сделано обычным образом, значит не брать ни хлеба, ни картошки, ведь как бы ни была могущественна магия, создать еду из ничего она не в состоянии.
И тогда беззубая теория преимущества магов над магглами вооружилась разбойничьим принципом «Нам нужны рабы». Роль рабов отводилась магглам.
И вот в месяцы чумы начались свары — в салонах, газетах, в министерстве — вокруг так называемого «Списка двадцати восьми».
Составитель этого странного документа неизвестен, но авторство приписывалось Кантанкерусу Нотту. Список этот, объективно говоря, был довольно странным. Понятно, почему в него попали Блэки, Буллстроуды, Гринграссы, сами Нотты: их семьи были богаты и знатны. Но тогда почему в нем оказались Уизли или Олливандеры? Они были бедны как церковные мыши. Что делала в списке фамилия Гонт? Их род давно прекратился. Отчего в нем значились Кэрроу, откровенные нувориши, или Малфои, которые никогда не чурались браков с богатыми магглорожденными? Одним словом, список этот был очень противоречив, и ничего, кроме брожений, вызвать не мог. Остается только удивляться тому, что нашлось так много людей, которые приняли его всерьез.
Страсти вокруг него закрутились нешуточные. К Амелии Боунс, которая уже тогда была главой департамента правопорядка, пришел юный Кингсли Шеклболт. Он сообщил ей, что его отца убили, по слухам, люди, чьи лица скрывали черные капюшоны. Сам Кингсли в это время был в Хогвартсе и подробностей не знал. Дело раскрыть не могли, и вот Кингсли пришел с довольно странной просьбой: он попросил вообще не давать делу ни ходу, ни огласки, заявил, что желал бы сам раскрыть его, сколько бы лет для этого не потребовалось, и отомстить так, как требовали обычаи древности: кровь за кровь. Амелия устроила ему жуткую выволочку (догадываюсь, как туго пришлось юному Шеклболту) и заставила отказаться от жутких планов. Насколько я знаю, сейчас Шеклболт работает в аврорате и является образцовым сотрудником.
Сложнее получилось с Артуром Уизли. Он громко объявил список бредом, сказал, что восхищается магглами и их великими достижениями — и чудом остался жив после трех нападений, которые незамедлительно последовали за его высказываниями. Я даже предлагала ему на время оставить работу, не показываться в министерстве и не рисковать попусту, но он отказался. Так что приходилось нам озаботиться его безопасностью, и почти всегда кто-нибудь из клерков Визенгамота ходил за ним тайком и насылал заклятье неслышимости или невидимости, когда Артур особенно сильно возмущался сложившейся ситуацией.
Увы, уследить за близнецами Прюэттами не было никакой возможности. Их ужасная смерть до сих пор иногда вспоминается мне во всех кровавых деталях, расписанных в «Пророке» без всякой жалости, и в такие дни я не могу уснуть.
Многие писали официальные обращения в Визенгамот, требуя вычеркнуть их имена из злополучного списка, например, Эбботы и Макмилланы. Слагхорн писем не писал, но посетил меня инкогнито однажды вечером, принес с собой пачку ароматнейшего чая и ореховое печенье, пожаловался на здоровье и попросил заверить где-нибудь в бумагах самую скромную роль в магической истории как его самого, так и его семьи. Увы, сделать все это было невозможно — список существовал неофициально, его, так сказать, никто не видел в глаза, хоть все знали наизусть. Привожу весь список:
Берки, Блэки, Шеклболты, Буллстроуды, Гэмпы, Гринграссы, Лонгботтомы, Краучи, Кэрроу, Лестрейнджи, Макмилланы, Малфои, Гонты, Нотты, Олливандеры, Прюэтты, Розье, Роули, Селвины, Слагхорны, Трэверсы, Уизли, Флинты, Фоули, Шафики, Эбботы, Эйвери, Яксли.
В то время, вероятно, спокойнее всех оставался Бартемиус Крауч. Он заявил, что все равны перед законом и что наказание неотвратимо для любого, совершившего преступление, какую бы фамилию он ни носил. Впоследствии Крауч только подтвердил свою репутацию кремня, когда без всяких сантиментов отправил за решетку Блэка, Лейстрейнджей, Кэрроу и некоторых других, включая собственного сына, который тоже пал жертвой идеологической заразы, гулявшей в те годы в Британии.
Террор против террора
Аластор Грюм потерял глаз в одной из спецопераций. Случился скандал. Он убил человека в черной мантии и серебряной маске, то есть не подлежало сомнению, что Аластор задерживал преступника и действовал по инструкции — ведь тот напал на него и лишил глаза. Убитого опознали: им был Эван Розье. Семья Розье потребовала расследования, уверяя всех, что Эван не мог идти против закона. Они практически обвинили Грюма, сотрудника аврората, в том, что он убил Эвана без причин, а маску подбросил. Заявление было по меньшей мере нелепым, но семья Розье — влиятельная и в целом с очень хорошей репутацией, так что нашлись те, кто им поверил. Расследование было очень неприятным. Аластор и сам по себе непростой человек, а когда с него стали требовать объяснений письменно, по нескольку экземпляров, когда вызвали в Визенгамот, сделался совершенно безудержным на язык и костерил всех чиновников, не стесняясь в выражениях.
Дело, однако, сошло на нет. Доказательства правоты Грюма были железные, и семье Розье пришлось снять претензии.
Но откровенное давление на аврорат многим не понравилось. Резко высказывали свое отношение к этому Лонгботтомы, в знак протеста уволилась Эммелина Вэнс, вместе с ней около десяти человек сняли аврорскую форму. В те дни у меня состоялся разговор с Руфусом Скримджером, которого я всегда знала как человека выдающейся честности и прямоты. «Руфус, ты тоже недоволен политикой министерства и намерен уволиться?» — спросила я его, а он ответил, что авроров и без того не хватает и бросать работу в такой момент по меньшей мере преступно. Именно от Руфуса я и услышала об организации, которая противостоит Тому, Кого не называют. Оказалось, ему сделали предложение вступить в нее. Якобы прислали письмо, где упомянули, как много погибает магов и как мало шансов спастись у несогласных, и заявили, что есть люди, желающие вести борьбу. Руфус отнесся к этому предложению крайне отрицательно.
«Мы должны охранять закон, — сказал он мне, — а если сами вступим на путь беззакония, то все погибнем». Это были слова дальновидного и разумного человека.
Сведений о новой организации было очень мало, во всяком случае, лично я никаких писем не получала, и никто со мной на связь не выходил. Противная сторона, получившая прозвище «Упивающихся Смертью», действовала наглее, мне несколько раз делали предостережения: советовали не принимать таких-то законов, не выходить из дома в определенное время или не появляться там-то и там-то. Я никогда не следовала этим советам-приказам и всегда держала наготове палочку. Впрочем, все мы тогда не расставались с палочками и все получали угрозы и лично, и письменно.
Каков был принцип той другой организации? Главной своей целью они ставили противостояние Темному Лорду, во всяком случае, так говорили. Кто ими руководил? На этот вопрос многие хотели бы знать ответ. Каждый желал думать об очень сильном маге, который мог бы противостоять Темному Лорду. И вот тут-то получалось странное дело. Никто не мог похвастаться близким знакомством с Тем, Кого не называют, но никто и не знал, кто его главный противник. Все это походило на схватку в темноте — в комнате, полной штор, занавесей и ширм; никто не знал, сколько еще народу в этой темной комнате: и кто там друг, а кто враг. Неудивительно поэтому, что большинство предпочитали держаться в стороне, уповая на то, что за ними-де не придут, все обойдется, и только сообщения о внезапных, очень жестоких убийствах заставляли бояться Упивающихся и надеяться, что неизвестные спасатели, этакие Робин Гуды нашей эпохи, всех защитят.
Кстати, случаи, когда неизвестные отражали нападения на дома, ставили защиту на магические кварталы, приходили на выручку аврорам, действительно были. Но, поскольку никто не знал, кому обязан, то и за спасение благодарить было некого. Неизвестно, что в те дни было хуже: прослыть Упивающимся и ждать визита неизвестных мстителей или назваться сопротивленцем и пасть от Авады безумцев в серебряных масках. Все мы находились словно между молотом и наковальней и не знали, какая из сторон безжалостней и чего ждать от каждой.
Однако один слух был крайне живуч. Якобы сопротивление возглавлял не кто иной, как Альбус Дамблдор. Зная его манеру действовать одному, в стороне от официальных властей, и его вечное несогласие с нами, я допускала, что это действительно может быть так, но случая спросить напрямую не предоставлялось.
В мае 1980 года меня выбрали министром, и разговор откладывать было нельзя. Я попросила у Альбуса разрешения посетить школу, куда и прибыла рано утром. На вопрос: верны ли предположения, что именно он организатор сопротивления, он не ответил. Просто кивнул и не дал больше никаких объяснений. Это было возмутительно. Как новый глава министерства, я сочла необходимым сказать, насколько неосмотрительна такая политика, сколько подводных камней в ней, как опасно разжигать незримую войну и что следует оставаться в рамках закона. Он вроде бы даже согласился, мы обсудили изменения, которые необходимо ввести в работу аврората, подготовили законопроект о самозащите и защите жилища. Тогда же набросали основные положения о наказаниях за участие в террористических актах. Альбус многое предложил из того, что впоследствии было одобрено Визенгамотом, но настоял, что один лишь факт вхождения в тайную организацию не является поводом для пожизненного заключения. Несомненно, он имел в виду себя лично и своих последователей и пытался обезопасить себя и их.
Что Амелия Боунс, что Бартемиус Крауч были против такого положения, но большинством в Визенгамоте предложенный Альбусом параграф был одобрен.
Итак, первым, что я сделала на своем посту, было расширение полномочий для авроров и ужесточение наказания для преступников. Это было официальное объявление курса министерства на борьбу с терроризмом. Мы добились серьезных успехов, по крайней мере, Упивающиеся уже не действовали так нагло, и в конце концов у нас на руках были все козыри, все ресурсы, чтобы скопом взять почти всю организацию после исчезновения Того, Кого не называют. То, что мы покончили с этой бесчеловечной организацией, я считаю основным достижением в своей работе как министра. Что же касается Альбуса Дамблдора, то он заявил мне в приватной беседе, что его Орден не будет окончательно распущен, поскольку у него есть основания сомневаться, что Тот, кого не называют, действительно исчез. Впрочем, никого из тех, кто входил в Орден, он не назвал. Хотя многие тогда настаивали, что хотели бы знать имена героев, чтобы поблагодарить их. Мы даже хотели представить некоторых к высоким государственным наградам, но Альбус категорически отказался. Альбус, не имевший привычки верить никому, заявил, что не станет давать повода для низкой мести, если кто-то из Упивающихся цел и находится на свободе.
Тогда, после войны, позиции Альбуса были очень сильными. Когда он объявил, что отдал Гарри Поттера магглам, чтобы обеспечить ему большую безопасность, с ним никто не осмелился спорить. Хотя не скрою, кому-то казалась кощунственной сама мысль, что мага, заявившего о своем могуществе еще в колыбели, воспитают магглы. История покажет, насколько был прав председатель Визенгамота, принимая это смелое решение. Что же до меня, то я уповаю на то, что кошмарные времена разброда и неурядиц более к нам не вернутся, и мистер Поттер, который сейчас живет у своих дяди и тети, вырастет в любви и ласке. Это упрочит связи маггловского и магического миров, а встретиться с Тем, с кем встречаться не хочется, не придется больше ни ему, ни нам. |
